Неточные совпадения
В карете гостиницы, вместе с двумя немыми, которые, спрятав головы в воротники шуб, явно не желали ничего видеть и слышать, Самгин, сквозь
стекло в двери кареты, смотрел во тьму, и она казалась материальной, весомой, леденящим испарением грязи города,
крови, пролитой в нем сегодня, испарением жестокости и безумия людей.
Ее слова ожесточили молодую затворницу, голова ее кипела,
кровь волновалась, она решилась дать знать обо всем Дубровскому и стала искать способа отправить кольцо в дупло заветного дуба; в это время камушек ударился в окно ее,
стекло зазвенело, и Марья Кириловна взглянула на двор и увидела маленького Сашу, делающего ей тайные знаки. Она знала его привязанность и обрадовалась ему. Она отворила окно.
Лоб его странно светился; брови высоко поднялись; косые глаза пристально смотрели в черный потолок; темные губы, вздрагивая, выпускали розовые пузыри; из углов губ, по щекам, на шею и на пол
стекала кровь; она текла густыми ручьями из-под спины.
Порою завязывались драки между пьяной скандальной компанией и швейцарами изо всех заведений, сбегавшимися на выручку товарищу швейцару, — драка, во время которой разбивались
стекла в окнах и фортепианные деки, когда выламывались, как оружие, ножки у плюшевых стульев,
кровь заливала паркет в зале и ступеньки лестницы, и люди с проткнутыми боками и проломленными головами валились в грязь у подъезда, к звериному, жадному восторгу Женьки, которая с горящими глазами, со счастливым смехом лезла в самую гущу свалки, хлопала себя по бедрам, бранилась и науськивала, в то время как ее подруги визжали от страха и прятались под кровати.
Луша покраснела от удовольствия; у нее, кроме бус из дутого
стекла, ничего не было, а тут были настоящие кораллы. Это движение не ускользнуло от зоркого взгляда Раисы Павловны, и она поспешила им воспользоваться. На сцену появились браслеты, серьги, броши, колье. Все это примеривалось перед зеркалом и ценилось по достоинству. Девушке особенно понравилась брошь из восточного изумруда густого кровяного цвета; дорогой камень блестел, как сгусток свежезапекшейся
крови.
Внутри — грудой сложены скамьи; посредине — столы, покрытые простынями из белоснежного
стекла; на белом — пятно розовой солнечной
крови.
Тогда впечатления дня невольно возникали в воображении при неперестающих заставлявших дрожать
стекла в единственном окне звуках бомбардирования и снова напоминали об опасности: то ему грезились раненые и
кровь, то бомбы и осколки, которые влетают в комнату, то хорошенькая сестра милосердия, делающая ему, умирающему, перевязку и плачущая над ним, то мать его, провожающая его в уездном городе и горячо со слезами молящаяся перед чудотворной иконой, и снова сон кажется ему невозможен.
Багряные лучи солнца обливали стены и башни города
кровью, зловеще блестели
стекла окон, весь город казался израненным, и через сотни ран лился красный сок жизни; шло время, и вот город стал чернеть, как труп, и, точно погребальные свечи, зажглись над ним звезды.
Края черных туч тоже в огне, на красных пятнах зловеще рисуются угловатые куски огромных строений; там и тут, точно раны, сверкают
стекла; разрушенный, измученный город — место неутомимого боя за счастье — истекает
кровью, и она дымится, горячая, желтоватым удушливым дымом.
Она умела одеться так, что ее красота выигрывала, как доброе вино в стакане хорошего
стекла: чем прозрачнее
стекло — тем лучше оно показывает душу вина, цвет всегда дополняет запах и вкус, доигрывая до конца ту красную песню без слов, которую мы пьем для того, чтоб дать душе немножко
крови солнца.
Евсей неотрывно смотрел прямо в
стёкла, в синюю, бездонную темноту, она влекла к себе и, казалось, высасывала
кровь из его жил.
Поточил свою саблю о камень — чирк! чирк! — и отрубил волку хвост, а чтобы
кровь не текла, залепил английским пластырем. Заплакал волк и побежал домой, но хвоста у него нет, и такой он без хвоста смешной: смотрят все и смеются. А городовой хвост спрятал и потом сделал из него щетку, чтобы чистить
стекла у ламп.
Блеснули на солнце, сквозь деревья,
стекла оранжереи, треугольник белой стены, как
кровью окрапленный красными листьями дикого винограда; и, подчиняясь привычке, губернатор пробрался по тропинке между опустошенных уже парников и вошел в оранжерею. Там был рабочий Егор, старик.
Из плеча, сквозь небольшое отверстие, пробитого пулей кафтана, быстро
стекала густая алая полоска
крови, смачивая собой рукав грубой крестьянской одежды Милицы.
Спирька неожиданно изогнулся, с силою боднул Оську головою в лицо, вырвался и, шатаясь, побежал к двери. Разгоряченные ребята — за ним. Оська стоял, зажав ладонями лицо, из носу бежала
кровь. Вдруг — дзеньканье, звон, треск. У двери были сложены оконные рамы, Спирька споткнулся и упал прямо в рамы. Барахтался в осколках
стекла и обломках перекладин, пытался встать и не мог.
Горло было прострелено навылет, в кровавых ранках свистел воздух. Фельдшер беспомощно пожал плечами, наложил на шею повязку. Беспалов, с тоскою в мутящихся глазах, сейчас же сорвал повязку? он показывал руками, что не хватает воздуху. И в ранках свистело;
кровь, пузырясь, поднималась над ранками и алою пеною
стекала к затылку.
Потряхивая зайца, чтобы
стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.